Эпизод 4

Два дня после приезда я позволял себе отсыпаться чуть ли не до обеда. Тридцатого, понятно, после встречи, устроенной друзьями. А на следующий день, после того, как Полине тоже полночи «давал отчет» за прошедшие три месяца. Супруга с утра на работу убежала бодрая, как никогда, мне аж завидно стало. Эх, годы, без малого десять лет я уж здесь. А с теми, что «там» прожил, пятый десяток мне вовсю тикает. Да, этак скоро буду по-стариковски на лавочке на солнышке кости греть. За два дня и сделал-то полезного, что купил овса в колхозе, да сена, забив им сеновал. Подумав, я решил Вяхра с собой на север не брать. Зима, насколько я помню, должна быть холодная, а ездить мне на нем там некуда. Вернее, ни к чему. Мне машина служебная по должности положена. Везти коня в Ленинград, опять таки, целое приключение. Опять целый вагон занимать? Так здесь не с ВОСОшниками, а с гражданскими это решать придется. Вяхр же и Полину и Петьку, которого тридцатого, за день до школы, отпустили из пионерлагеря домой, признал. Сорванец даже коня купаться увел без спросу. И не просто увел, а уехал на нем верхом, хоть и без седла, а до реки-то рукой подать. Раз такой самостоятельный — вот пусть и берет под свою руку, пока меня не будет дома.

Дома… Да, к этакой хоромине надо привыкнуть. Строили улицу по одному проекту, один двухэтажный дом на две семьи, за счет опытного завода на Острове. Полина же вошла в долю, внеся деньги за один дом целиком, потому, внешне точно такой же, как и остальные, внутри он имел существенные отличия. Одна большая печь с проходящей через второй этаж широкой трубой, вместо двух, три теплых комнаты, две спальни на втором этаже и гостиная на первом, вдобавок еще и кухня. Стандартные дома имели только две комнаты на семью. Построено все было, судя по сучковатым бревнам, из выбраковки МССЗ. Там же, видимо, разжились и железом на крыши и красной краской на них же, которой корабли ниже ватерлинии красят. Я было заикнулся, что прежде чем заселяться, дому надо было дать годок отстояться, осесть, на что Полина только рассмеялась. Вместо фундамента такие сваи вбили, какие на заводские постройки идут. Хоть не дом, а целый цех возводи.

Тридцать первого числа я съездил в наркомат. На такси. Поскольку о моем желании получить, кроме всего прочего, за свои похождения еще и личный «Тур»-вездеход, маршал Ворошилов по-видимому постарался забыть. И два «коллекционных» ствола, вдобавок, прикарманил. Ну, да ладно, «ВИС» у меня и так, не хуже, чем отдал, есть. А «Веблей», с моей точки зрения, не оружие, а сущее недоразумение, пользоваться которым можно, разве что, от безысходности. Дела у меня в наркомате были простые. Лесник из под Гродно принял мои слова всерьез и попытался отправить Лиду ко мне в Москву, но ее не пропустили через старую границу. Хотел моей помощи попросить, но я уже уехал, поэтому послал вдогон телеграмму, которая немало озадачила ни о чем не подозревавшую Полину. Пришлось объясняться и рассказывать все, как есть. Вот и отправился я похлопотать о том, чтобы оформить вызов. Проблема оказалась решаемой. Под мою ответственность и поручительство. Попутно, раз уж место моей будущей службы определилось, я попытался перетащить в Ленинград, пусть не всех своих сослуживцев по ИТС 5-го танкового корпуса, так хоть своего водителя-радиста. Увы, здесь меня ждал, как говорил дед Щукарь в «Поднятой целине» Шолохова, полный отлуп. Отказали. Дембель на носу. В смысле, демобилизация в связи с окончанием войны всех призванных из запаса. Стало быть, Грачика Григоряна тоже. Нет смысла никакого его в Ленинград отсылать. Новость заставила меня задуматься. Как это в НКО эти две вещи мирно уживаются? Неизбежная война с финнами и роспуск по домам запасников?

Первого числа вставать пришлось рано. Начло учебного года, Вика пошла в первый класс, но и без этого мое присутствие было на линейке обязательным. Надо было произнести речь. Да, пожалуй, если бы не будние дни, да не военный, круглосуточный двухсменный режим заводов, меня бы вместо отдыха общественной нагрузкой просто задавили бы. Зато обкатал новую, свежекупленную в Военторге форму, со всеми наградами и соответствующими рангу знаками различия. При сабле, да с «Браунингом», рукоять которого торчала из неуставной открытой кобуры, на боевом коне, я произвел на неокрепшие детские умы, особенно старших классов, которые меня еще не видели, неизгладимое впечатление.

На следующий день в Кремль меня, разумеется, во всеоружии не пустили. Вернее, его пришлось сдать после того, как вошел в Кремлевский дворец, в Георгиевском зале которого ровно в полдень должна была начаться церемония награждения. Комендант Большого Кремлевского дворца лично провел всех к месту церемонии, выстроив спиной к окнам, армейцев отдельно, чекистов отдельно. Всего нас здесь собралось тринадцать человек. Из них трое, я, успевший получить звание майора ГБ Судоплатов и Слава Панкратов, были участниками рейда, а остальных я не знал. И еще одно я сделал для себя наблюдение. Здесь я был самым старшим по званию. Звездой Героя за Польскую кампанию награждали лейтенантов, капитанов, двух полковников-танкистов, но выше по званию никого не было. Стоим молча, ждем. Напротив нас стоит стол с разложенными на нем листами, прижатыми красными коробочками, который охраняют, стоя по сторонам и ближе к стене, два кремлевских курсанта. С улицы, через приоткрытые окна донесся бой часов на Спасской башне и торцевые двери отворились, впуская внутрь весь состав Совнаркома и ЦК Партии во главе со Сталиным и Кировым. Товарищи подошли поближе, но остались стоять справа от нас, лишь «всесоюзный староста», Калинин, которому вот-вот должно было стукнуть 64 года, подошел к столу.

— Пожалуй, начнем, — негромко сказал он удивительно мягким, молодым голосом, не вяжущимся с его внешностью.

— Моряки опаздывают, — возразил Киров, подождем.

— Подождем, — согласился Сталин.

Пауза длилась уже минут десять. Награждаемые молчали, а партийцы сначала тихо, а потом уже громче стали шушукаться, порою посмеиваясь, рассматривая нас.

— Может, не будем тянуть волынку? — предложил, оглядываясь в поисках поддержки, Ворошилов. — Семеро одного не ждут! Тем более, что товарищ Кожанов действительно один. Получит свою звезду позже, ничего страшного.

— Не любишь ты, товарищ Ворошилов, моряков. Все простить им не можешь, что из под твоей руки вышли. А товарища Кожанова — в особенности, — упрекнул наркома обороны Киров. Ворошилов хотел было ответить, но в этот момент двери с противоположной стороны от партийцев распахнулись и в зал буквально ввалились Кожанов с Кузнецовым. Оправившись, строевым шагом протопали до нашей шеренги и Иван Кузьмич, ни к кому конкретно не обращаясь, просто в сторону высшего начальства, попросил разрешения встать в строй и, не дожидаясь ответа, занял место на левом фланге. Нарком ВМФ же, позади нас, просто быстро прошмыгнул к зрителям.

— Раз все в сборе, приступим, — сказал Калинин и принялся, одну за другой зачитывать грамоты и вручать их вместе с орденом Ленина и медалью «Золотая звезда». Кроме знакомых мне по этой жизни, лишь одна фамилия привлекла мое внимание. Старший лейтенант Борис Феоктистович Сафонов, командир звена 15-го ИАП, сбил в одном бою сразу пять бомбардировщиков, причем последний — тараном на уже подбитом и горящем «ишаке».

После того, как последняя награда была вручена, зрители нам похлопали и на этом все завершилось. Ни выпивки, ни банкета, ни речей, ни журналистов. Даже стало немного обидно. Ради чего тогда мы собрались здесь? Могли бы прямо в частях вручить! В отличие от меня, иные новоиспеченные Герои никакой уязвленности не чувствовали и с удовольствием, разойдясь, принимали поздравления. Я, разумеется, сразу подошел к Кожанову, поздоровался и ехидно спросил:

— С каких это пор за вояжи в Японию стали так награждать?

— До Токио я, видишь ли, не добрался, ни прямо, ни в обход. Самолет развернули прямо в воздухе и я, в компании с японским морским атташе оказался сперва в Мурманске, а потом и на борту «Фрунзе». Так что зря ерничаешь, наградили, как верно в грамоте написано, за умелое командование экспедиционной эскадрой Северного флота.